О! Как ты дерзок, Автандил! - Александр Иванович Куприянов
Когда Димичел очнулся и открыл глаза, было уже раннее утро.
Господи, Боже праведный, сказал Димичел, если ты есть, останови меня! Верни мой разум, я теряю последние силы.
Он вновь трижды неумело перекрестился.
И вдруг он увидел, что кто-то вытянул тело Катрин из воды на песок и сорвал с нее одежду, и кто-то терзал ее, мертвую, а ведь «кто-то» мог быть только он сам. Рядом, на песке, валялся карабин. Никакой убитой собаки рядом не было. Димичел проверил карабин, в обойме оставался один патрон. Господи, в кого же я стрелял?!
Господи, Боже праведный, сказал Димичел, если ты есть – останови, спаси и сохрани меня! Я – чудовище! Неужели я мучил ее, мертвую…
Он затряс головой, опустился на колени и погрузил лицо в воду. Река остудила его. Он поднял лицо и тут же увидел на краю косы, в заводи, оморочку, прибитую течением к берегу. Утлая лодчонка не должна была появиться из ниоткуда, а приплыть на ней за сотни километров никто не мог. Скорее всего, оморочку по весне затянуло паводком в бревна, а ночью, когда Катрин обрушила залом, лодку прибило к берегу.
Димичел подошел к столику, стоящему на раздвижных ножках, и сделал большой глоток из початой бутылки виски.
Его вырвало.
Алкоголь, сказал он, конечно, во всем виноват алкоголь. Я бредил. Ее тело перемололи и обезобразили бревна. Вот поэтому она выглядит растерзанной. Я ничего не сделал с ней плохого. Если не считать того, что я убил ее.
Он отошел за палатку, из которой раздавалось прерывистое и хриплое дыхание сына, и помочился. Он тупо смотрел на то, как тугая струя мочи бьет в берег, и там, где она взрыхляет песок, появляются пузыри – и тут же лопаются.
Его вырвало вновь.
Затем он скинул одежду на камни и вошел в реку, в ту самую заводь, где ночью купалась Катрин. И правда, вода здесь была гораздо теплее, и он выдержал минут пять. Ему стало лучше. Когда он возвращался на берег, он заметил, что вода в реке за ночь упала. Туша тайменя, которого он разделал ночью, теперь лежала на каменной плите, и жирные зеленые мухи облепили вспоротое брюхо. Сгустки икры, прилипшие по разрезанному брюху, были похожи на гроздья мелкой оранжевой ягоды.
Димичел боялся взглянуть на Катрин, но он пересилил себя и увидел, что несколько таких же мух ползают по ее лицу. Веслом он столкнул рыбу в реку, на течение, и тщательно помыл обнажившуюся каменную полку. Затем он сходил в свою палатку и достал чистую одежду для Катрин.
Он раздул костер и нагрел большой котелок воды. Потом он расстелил белую простыню на подсохшей каменной полке – чистый вкладыш в спальный мешок, предусмотрительно положенный в рюкзак управляющим, и перенес туда тело Катрин. Он обмыл Катрин и чистым полотенцем вытер ее тело. Руки у него перестали трястись, и ему было совсем не страшно совершать необходимый в таких случаях ритуал омовения усопшего человека.
Потом он вспомнил, как крестила его святой водой Катрин. Он слил из котелка в кружку остатки воды, посолил, потом поочередно зажег три спички, и угольки, оставшиеся от них, бросил в воду. Димичел старался вспомнить слова хоть какой-то молитвы, но в Библии, которую он читал достаточно регулярно, не было слов молитв, и он вспомнил только более-менее известное, из молитвы Господней: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»
Дальше, как ни силился, вспомнить слов молитвы не мог. Он несколько раз повторил: «Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое!»
Затем он омыл водой из кружки лицо Катрин, ее плечи, живот, ступни и ладони.
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь», – бормотал Димичел, пока облачал тело Катрин в сухую и чистую одежду.
В ее сумке он нашел кружевное белье, легкие туфли на шпильке и веселое летнее платье с открытыми плечами и тесемками вместо рукавов, кажется, сарафан. Сначала он удивился, но потом его осенила страшная догадка о прозорливости Катрин. Неужели она предвидела свою гибель?! А может, Он так распорядился, направляя ее… Но потом Димичел понял, что она не могла удержаться и взяла в поездку с любимым красивый наряд. Ведь они с Димичелом никогда не ходили вместе в рестораны или в публичные места. Они встречались на той самой, съемной, квартире, просто сбегались на два часа и как голодные набрасывались друг на друга под шелест старой пластинки, а потом они любили друг друга в спальне его дома, а ей ведь наверняка хотелось надеть красивое платье и туфли и пойти с ним в театр – под ручку, как было принято в их городке, и чтобы туфли были на высоком каблуке. А не разгуливать нагишом, как предлагал он, по его большому дому. Но, скорее всего, она взяла сарафан и туфли для того, чтобы сразу переодеться, как только они вернутся в город.
Он хотел выплеснуть остатки воды из кружки, но затем передумал. Он сам умылся святой водой и вспомнил, что Катрин просила его умываться трижды.
Потом он разбудил сына, Иван просыпался трудно, он что-то мычал, зарываясь в спальник с головой, губы его потрескались, наконец он сел рывком и тут же повалился, застонав от боли под лопаткой.
Глядя в его полные ужаса глаза, Димичел скупо рассказал о случившемся ночью с Катрин. Иван вновь с трудом привстал, облокотившись на руку, и Димичел вспомнил, как в своем бреду он видел Катрин, которая ставила укол Ивану и перевязывала ему спину.
Даже сейчас она помогает мне, подумал Димичел, теперь я буду все время вспоминать то, что она сделала для меня.
В походной аптечке он нашел одноразовые шприцы и ампулы с антибиотиком. Он отлепил от спины сына пластырь и увидел, что рана достаточно глубокая, ее надо зашивать, и скоро она может загноиться. Он сделал сыну укол, обработал рану йодом и наложил повязку из обыкновенной мази левомеколь. Обеззараживающую мазь он всегда брал с собой на сплавы.
Будь мужественным, Иван, сказал Димичел, тебе надо проститься с ней. Потому что сейчас я отвезу ее на другой берег. Я похороню ее над скалой.
Пошатываясь, Иван подошел к телу Катрин.
